Почему такой выдающийся актер как Алан Рикман никогда не был номинирован на «Оскар»? (У него по поводу этого есть кое-какая теория – о ней позже) Возможно, вашим самым ранним воспоминанием о его фильмах было его падение с небоскреба в «Крепком орешке» 1988 года, его шериф Ноттингемский в «Робин Гуде: Принце воров» 1991, или даже профессор Северус Снейп в экранизациях «Гарри Поттера» - с Рикманом всегда то же британское достоинство, обаяние и выработанная в театре точность, будто принесенные из «Разума и чувств».
Его последний фильм – «Сын нобелевского лауреата», второй фильм в этом году, в котором он снимался вместе с Биллом Пуллманом, Элайзой Душку, режиссером которого был Ренделл Миллер, а автором сценария и продюсером Джоди Сейвин; первый фильм - “Bottle Shock”. Рикман исполняет роль Илая Майклсона, профессора-бабника, чей эгоизм достигает планетарных масштабов после того, как он получает Нобелевскую премию по химии, что запускает калейдоскопический триллер гиперкинетических поворотов сюжета, включающих его дисфункциональную семью. Похищение и план мести, длиной в жизнь. Вспомните ранних Дэнни Бойла или Гая Ричи, и вы будете готовы к головокружительному темпу и специфическому юмору «Сына нобелевского лауреата». Сразу после его премьеры в Нью-Йоркском Gen Art Cinema Circle, как раз когда начиналась афтепати, я посидел с Рикманом за текилой, чтобы поболтать об умных людях и тех похвалах, которые действительно имеют значение.
Вы ведь конечно, вовсе не такой, как Илай Майклсон, для которого Нобелевская премия важнее его семьи, но все же, какая для вас самая важная награда из всех, полученных за вашую работу?
АР: Это роли получают премии, а не актеры. Ты всегда знаешь, что есть роли, на которых прямо-таки написано – «призовые». Это почти так, будто любой может сказать эти реплики, а потом ему вручат кусок металла. Если получаешь такую роль, ты уже на полпути к награде. Так вот и все происходит.
Ну а как же слова похвалы?
АР: Самые трогательные слова, когда-либо сказанные мне, я услышал, выходя из дверей театра. Молодая девушка лет 17 стояла возле урны и тряслась с ног до головы. Я только что был на сцене, играя в довольно странной японской пьесе, переведенной на английский, в которой я танцевал танго на лестничном пролете в то время, как на заднюю стену театра проектировались павлиньи перья – довольно красивое зрелище. Так вот, я вышел, а тут стоит эта девушка и трясется с ног до головы. Я к ней подошел и спросил: «С вами все в порядке?» Я думал, что ей стало плохо – приступ или что-то такое. А она ответила: «Со мной все хорошо. Просто я раньше никогда не была в театре и я не знала, что это все будет так». Я это никогда не забуду. Каждый вечер, когда ты принимаешь участвие в театральной постановке и думаешь: «Сегодня вышло не так хорошо», вспоминаешь, что в зале есть хотя бы один человек, который раньше здесь никогда не был.
Кроме живой аудитории, что вам еще нравится в опыте работы в театре по сравнению с кино?
АР: Тут просто по-другому используется сущность, находящаяся внутри актера. В театре ты должен управлять всем своим телом, так как при этом используются твои силы. Выступление длится два с половиной часа, а энергия тратится постоянно, на протяжении месяцев 6. Повторяемые реплики, которые каждый вечер должны звучать так, будто ты говоришь их впервые. И еще ты тут в большей мере все контролируешь. А в кино тебя окружает шум и эксперты. Некоторые крупные планы выглядят невероятно интимными, а на самом деле там целая съемочная группа с планшетами, микрофонами и камерами. Около сотни людей стоит и смотрит на эти казалось бы интимные сцены, так что приходится концентрироваться и мысленно создавать что-то вроде купола – и обзавестись настоящей отвагой, чтобы быть правдивым, зная, что это все останется там навсегда. В театре если облажаешься в одной сцене, думаешь: «Ну ладно, сейчас будет следующая сцена. Мы все исправим и пойдем дальше».
Вы всегда привносите такую умудренность в свои роли, даже в таких развлекательных фильмах как «Сын нобелевского лауреата». Я сам не актер, так что, возможно, это очевидно, но настолько вам на самом деле удается повеселиться, когда включена камера?
АР: Ну, это все равно работа, и все равно ты остаешься очень сосредоточенным. Конечно, Джоди и Ренди превратили все это в «площадку для игр», но тем не менее дисциплина там присутствует. Это все весьма своеобразно – к счастью, их сценарий это разрешает. Так что я развлекаюсь – ведь рамки там довольно широкие. Как я сказал (на вопросах и ответах после премьеры), я играю взрослого человека, который по сути семилетное дитя. Каждый раз, когда об этом напоминают, надо прислушиваться к ребенку, живущему у тебя в душе. Такая возможность – будто послана небом. Илай пребывает в счастливом неведении по поводу того, что о нем думают другие. Он, будто ребенок в магазине, хватает все сладости подряд и сует себе в рот. Но все равно актеру десь надо быть весьма избирательным. Надо понять, недостаток каких именно знаний о себе привел его к этому (смеется).
«Bottle Shock» был выпущен первым, но сначала был снят «Сын нобелевского лауреата». Что привело вас к тому, чтобы сняться в двух подряд фильмах Миллера и Сейвин?
АР: Я отлично провел с ними время и в их «цирке» чувствую себя свободно. Вещи, о которых они пишут, требуют, чтобы вы сами были «циркачем» - вроде велосипедиста на одноколесном велосипеде. Иногда это приносит наслаждение. Иногда я бы лучше покатался на нормальном двуколесном велосипеде, с рулем и спидометром, но здесь у тебя есть возможность ездить свободно.
Вы снимаетесь в кино на протяжении 20 лет, а на телевидении и театральной сцене выступали еще дольше. Что поддерживает в вас боевой дух?
АР: Это то, для чего я создан (смеется). Пока не найдется что-нибудь другое, я занимаюсь этим. А еще режиссурой, в которую вкладываюсь уже совсем по-другому. Это не просто работа, это твоя жизнь. И это простая человеческая потребность, чтобы тебе рассказывали истории. Чем больше нами управляют идиоты, и мы не можем управлять своими судьбами, тем больше мы нуждаемся в том, чтобы расказывать друг другу о том, кто мы такие, почему здесь, откуда появились и что может быть возможным. Или невозможным. Фантазией? Это до сих пор меня вдохновляет и я думаю, что актеры не могут в этом переусердствовать, потому что мы подчиняемся тексту. Актеры – факторы перемен. Фильм, театральная пьеса, музыкальное произведение или книга могут поменять ситуацию. Они могут изменить мир.
Когда вы говорите о режиссуре, полагаю, вы имеете в виду театр. Но есть ли у вас желание срежиссировать еще один фильм кроме «Зимнего гостя» 1997 года?
АР: Да, и это у меня в планах. Меня, говоря формальными терминами, закрепили за режиссированием двух фильмов. Один из них носит название «Дом в Париже» - по прекрасной книге Элизабет Боуэн, события которой происходит в 30-х годах прошлого века в Англии и Франции. А другой – «A Little Chaos», полностью оригинальный сценарий, написан Элисон Диган о том, как женщина-ландшафтный архитектор строила один из фонтанов Версаля. У обоих фильмов есть продюсеры, ними интересуются… как они называются? Ну, знаете, офисы продюсеров и дистрибьюторов в Лондоне. Сейчас сценарии начинают показывать актерам. Надеюсь, людям понравятся сценарии, и они будут их финансировать. Мы можем снять это все за весьма небольшую сумму. Даже Версаль.
Это странно для вас, что для младшего поколения вы возможно всегда будете прежде всего Северусом Снейпов из фильмов о «Гарри Поттере»?
АР: Все нормально, они очень юны. Суть в том, что когда смотришь на выражение лица ребенка, погрузившегося в одну из этих книг, то понимаешь всю силу воображения. У Джо Роулинг есть прямой маршрут туда. Такую силу игнорировать нельзя, понимаете? Эта сила поменяла жизнь множества детей.
Есть ли еще какие-то другие творческие среды, в которые вы бы хотели погрузиться?
АР: Я редактирую тексты, но сам не пишу. Музыку тоже писать не умею, но петь в «Суинни Тодде» мне понравилось. Так что давай, Стивен Сондхайм, напиши еще что-то (смеется).
Ну и в честь лауреатов Нобелевской премии, кое-кто из каких посетил премьеру фильма в Gen Art, скажите, кто самый умный человек, которого вы когда-либо встречали?
АР: Думаю, это женщина, с которой я живу (смеется). Тот факт, что она до сих пор живет со мной – тому доказательство.
