Интервью для чешского издания «Respekt» 22 марта 2015 года
Переводчик: Анастасия Ханжиева
Разговор с Аланом Рикманом о свободе и дисциплине, режиссуре, подобной управлению государством, и ненавязчивой поддержке искусства.
Один из звукорежиссеров назвал его голос идеальным звуком, который только способен издавать мужчина. Богатый, но необычный баритон Алана Рикмана, однако, вначале осложнял его актерскую карьеру. Сейчас трудно даже представить себе некоторые фильмы без этого голоса – например, Снейпа из фильмов о Гарри Поттере. Актер и режиссер прилетел в Прагу для получения награды на Febiofest и для того, чтобы представить свою последнюю режиссерскую работу – историю несуществовавшей садовницы при дворе французского короля Людовика XIV.
Людовик XIV изобрел классический балет, однако вы в фильме танцуете не много.
Немножко в конце, но здесь речь об одной из исторических недостоверностей, которые мы допустили. Людовик XIV перестал танцевать после 30 лет. Танцевальный зал, который спроектировала и построила главная героиня фильма, действительно существует в Версале, хотя его на самом деле построила вовсе не женщина. В фильме Людовик танцует в этом зале, в реальности его возили в инвалидном кресле.
Вы говорили, что в фильме много параллелей с современностью. Какая из них главная?
Пусть это решают зрители. Для меня одна из них раскрывает отношения мужчин и женщин, а другая – мир, в котором женщины используются в основном как предметы роскоши, а потом забываются, когда они немного постареют.
Символично, что за камерой была Ellen Kuras, одна из немногих женщин в команде?
Символичным это стало потом. Кейт Уинслет спросила меня, как я отнесусь к женщине-оператору. Я, конечно, ничего не имел против. Для меня главным было то, что Элен снимала Кейт в ленте «Вечный свет чистого разума» - а для фильма, который практически везет на себе одна актриса, важно то, чтобы она чувствовала себя комфортно перед оператором.
Это ваша вторая режиссерская работа, и судьба героини сходна с вашей дебютной работой «Зимний гость». Обе пережили горе, обе потеряли мужей, а одна из героинь еще и ребенка.
Эти фильмы похожи только тем, что в обоих речь идет о женщинах. Я не автор сценария ни в том, ни в другом случае, так что, скорее всего, дело в простом совпадении.
Однако вы выбрали именно эту историю. Возможно, вас привлекает тема женщины, потерявшей мужа, в связи с тем , что ваша мать тоже овдовела и так и не смогла от этого вполне оправиться?
Наверное да, но я тогда был ребенком, и не мог в полной мере понять то, что она чувствовала. Хотя не меньше меня интересуют и судьбы мужчин – что их формирует и на них влияет, как и почему они становятся теми, кем есть. А также обстоятельства, при которых двое людей встречаются и сближаются.
Вы считаете режиссуру бесконечной балансировкой между свободой и дисциплиной. Какая часть процесса вам нравится и не нравится больше всего?
Это как две стороны одной медали, одна не обходится без другой. В идеале они находятся во взаимном равновесии. Свободе самой по себе не хватает контекста, дисциплине – воображения.
Вы в шутку говорили о том, что играете в своем фильме только из-за того, что это сэкономило деньги. При поиске денег для съемок вам помогала ваша популярность?
Вовсе нет. Во всяком случае, если кино, как наше, не на злободневную тему. Кейт Уинслет в главной роли немного помогает, но все равно ничего не гарантирует. Об этом больше знают мои продюсеры. Лучше бы мне много об этом не говорили, но мудрый режиссер всегда внимательно наблюдает, какого цвета лицо его продюсера.
Если он будет бледно-зеленым, это плохо…
Они бледнеют, зеленеют, но все равно на губах у них улыбка.
Финансирование культуры – это актуальная тема как Британии, так и в Чехии. Что в этом направлении делает консервативная британская власть?
Когда наступают трудные времена, культура всегда становится первой жертвой. Мы уже научились более или менее предугадывать – если наступают тори, то будут трудности в сфере искусств. Может быть, Королевская опера сильно это и не ощутит, но точно будет трудно маленьким театрам, школам, региональным центрам искусств , из которых и произрастает народная культура. Такой драматург, как Том Стоппард, не возникнет из ниоткуда; нужно поощрять его, заботиться о нем, даже если он некоторое время не пишет ничего выдающегося.
Вы состоите в фонде, поддерживающем художников в недемократических странах, в Британии помогаете небольшим театрам. Вы считаете своим долгом поддерживать подобные проекты?
Надеюсь, что делаю это ненавязчиво, так как меня утомляет и одновременно раздражает то, как иногда актеры что-то пропагандируют – включая меня самого. Эта поддержка – следствие моего убеждения, что что бы человек ни делал, он должен это как-то передать другим.
Когда мы говорили о параллелях с эпохой Людовика XIV и о популярности, то может быть еще одна параллель: монарх был всегда под неустанным присмотром, дворяне наблюдали за его трапезой и сном. Не находятся ли в такой же ситуации нынешние кинозвезды?
Несомненно. Много параллелей с современностью я увидел спустя некоторое время. Например, сходство между королевской и моей режиссерской ролью: он говорит людям, что им делать, является этаким центром вселенной, вокруг которого все вращается. Одной моей приятельнице хорошо запомнилось, насколько король был одинок. В последней сцене мы видим его стоящим посреди танцевального зала в Версале, и камера постепенно удаляется, но мы видим его как маленькую точку посреди огромного пространства. Люди смотрели на него даже во время сна, и потому ни жена, ни любовницы не спали с ним в одной постели, и он всегда просыпался один.
В реальной жизни за вами так же наблюдают люди, как за Людовиком?
К счастью, я живу в Англии, или может, я не настолько популярен, чтобы меня узнавал каждый. Так что я живу вполне нормальной жизнью. Но слава, конечно, вещь своеобразная: когда меня снимают на красной дорожке, сверкают вспышки, фотографы покрикивают, я всегда откладываю в сторону свое «я».
Свое настоящее «я»?
Да, свою истинную сущность – и этим оберегаю ее, чтобы остаться нормальным человеком, потому что эта ситуация не является нормальной. Поэтому меня беспокоят молодые актеры, которые так сильно жаждут славы. Будто они не знают, какая пустая жизнь их ждет, как быстро пройдет слава, если они однажды ошибутся, когда на их лицах появятся первые морщины, или на сцене появится кто-то более интересный.
Вы, наоборот, начали профессионально играть достаточно поздно, в 25 лет после обучения и работы в области графического дизайна. Как думаете, это помогло вам стать более хорошим актером?
Мне да, но это необязательно касается других людей. Джульет Стивенсон, с которой я много раз работал, не имела подобного опыта – однако это одна из умнейших актрис, которых я знаю. Меня какая-то сила толкала сначала к графике, потом к актерству, потом к режиссуре. При этом в 18 лет я был уверен, что буду поступать в университет и учить английский. Хотя во всем, как оказалось, был свой смысл: будучи режиссером, мне также интересна визуальная сторона вещей, и также я хорошо понимаю актеров.
Ваше стремление учить английский проявляется в вашей тяге к писательству.
Скорее я мешаю другим людям писать, из меня редактор лучший, чем автор. Я не могу написать диалог или придумать структуру пьесы, но исправлять чужое у меня получается неплохо. Когда я получил первую версию сценария «Версальского романа», то в первом предложении было: «Мы на берегу Сены, и по реке плывут сотни груженых лодок…»
… и продюсер после прочтения этого позеленел.
Продюсер этого никогда не видел. Думаю, что ему и голову не пришло, что там было нечто подобное, потому что я это тут же вычеркнул.
Еще о дизайне. Вы с удовольствием говорите о том, как должны быть одеты персонажи, и не только в собственных фильмах. Предлагали вы, к примеру, костюм для профессора Снейпа? Почему вы считаете это столь важным?
Я не всегда это делаю, но в случае со Снейпом я совершенно точно знал, как он должен выглядеть. Все эти пуговицы, которые каждое утро нужно застегивать. Его одеяние создает очень четко очерченный силуэт, что полностью отражает состояние его духа.
К тому же вы в этой одежде стиснуты и зашнурованы. Это должно отображать опасную и сложную ситуацию, из которой нет выхода?
Да, зашнурован и замкнут в себе.
Кстати, сейчас вы одеты примерно так, как в театральной постановке «Семинар», которая недавно успешно шла на Бродвее. В ней вы играете опытного писателя Леонард, читающего лекции четверым начинающим авторам.
В качестве режиссера я разговариваю с молодыми актерами немного по-другому, чем Леонард. Я верю скорее в стимуляцию, чем в высмеивание, мне больше по душе наполнять людей отвагой, чем страхом. Хотя Леонард тоже в конце концов приводит всех к положительному результату, хоть и не идеальными путями.
Вас всегда спрашивают о ваших отрицательных персонажах, при том, что вы их сыграли всего пару, – двух с половиной, как вы говорите. И эта половинка – президент Рейган. В основном вы воплощаете многогранных и сложных персонажей.
В жизни полно неоднозначных людей, но это сложный процесс, бесконечный поиск равновесия. Актер работает как канал между автором и зрителем, его задача – направить к зрителю видение автора, и при этом его не исказить. Все это проходит через мою личность, смесь жизненного опыта и настроения в данный момент.
В этой связи вам больше нравится изменчивость театра, или кино, в котором увековечена она версия персонажа?
Я никогда не думал, что сделаю карьеру в кино, видел себя главным образом в театре. Мне всегда нравилось равновесие между театром и кино, и я счастлив, что работаю в обеих сферах. До сих пор меня поражает то, ч то можно неподвижно стоять на сцене, и 800 людей в зале способны понять, о чем думает мой персонаж.
