Интервью для чешского ресурса iDNES, 22 марта 2015 года.
Переводчик: Анастасия Ханжиева
Алан Рикман привез в Прагу свой фильм «Небольшой беспорядок». Поскольку он был режиссером, то сыграл в картине небольшую роль, зато роль короля Людовика XIV. Популярному актеру не нравится образ вечного отрицательного героя, в том числе и Снейпа, поэтому он с удовольствием говорит о своей нынешней работе.
69-летний британец Алан Рикман – одна из самых крупных звезд нынешнего фестиваля Febiofest. Актер, прославленный ролями в таких фильмах, как «Реальная любовь», «Робин гуд», «Крепкий орешек» и серия о Гарри Поттере, на 22-ю годовщину кинофестиваля в Праге привез свою вторую по счету режиссерскую работу. Действие драмы под названием «Небольшой беспорядок» происходит при французском королевском дворе XVII века, главную роль играет Кейт Уинслет; Рикман играет более маленькую роль короля Людовика XIV.
Популярный актер очень обижен тем, что фанаты воспринимают его лишь как типичного киношного злодея. Если на пресс-конференции прозвучит вопрос о том, идут ли ему, по его мнению, роли «плохих парней», то сперва он одарит незадачливого журналиста своим фирменным «злодейским» взглядом, а потом подвергнет допросу: «И сколько таких героев я, по-вашему, сыграл? Говорите, шесть-семь? Я думаю, что максимум два с половиной. И то 28 лет тому назад».
Кто же был этим полу-злодеем?
Был один такой слабохарактерный. Когда-то я играл Рональда Рейгана. Когда вы готовитесь к роли дома, иногда можете узнать о своем персонаже самые разные вещи. В мире нет ничего черно- белого.
С актерами иногда происходит так, что даже если у них десятки ролей в активе, их имя всегда связано с одной-единственной. Как вы сейчас относитесь к профессору Снейпу из «Гарри Поттера?»
Думаю, что у меня есть и другие фильмы. Конечно, я очень горжусь этой серией, это было хорошее дело, но, полагаю, меня не отождествляют со Снейпом настолько, как Ральфа Файнса с Волдемортом. И думаю, что Дэниэл Рэдклифф вполне успешен в своей дальнейшей карьере. Я понимаю, почему люди пытаются повесить на нас ярлыки, но от этого нужно защищаться.
Как вы готовились к роли Людовика XIV? Изучали его характер?
Я готовился дома, по вечерам изучал книги о нем. Трудно воплотить человека, который был таким могущественным. Он мог одним щелчком любого отправить на тот свет.
Каким он, по-вашему, был? В фильме вы сыграли его дружелюбным и симпатичным.
В этом сценарии меня удивило то, что когда он пытался хоть на минуту перестать быть королем, то всегда оказывался в одном и том же месте. И это не выдуманный факт. Это очень интересно, вдруг увидеть, кем на самом деле был этот человек под маской грозного правителя. Кем-то с обычными человеческими потребностями.
Людовик XIV, после долгих лет войн и убийств, окончил жизнь аскетом.
Конечно, мы не могли показать всю его историю. Одна моя знакомая, посмотрев картину, сказала : «Боже, как он был одинок!». Все, чем был окружен Людовик, было чудесным, прекрасный сад и красивые люди, которые танцевали вокруг него без устали, будто какие-то фигурки. Для нее это все равно была картина отчаяния и одиночества.
Что вас больше всего заинтересовало в истории королевской садовницы?
Отношения между архитектором Андре ле Нотром и садовницей Сабин де Барра. Сложная история любви между двумя совершенно закрытыми людьми. Сначала они должны найти сами себя, а потом просто соединиться вместе. Так что это повесть вовсе не об историческом времени и месте. Такое могло произойти в любое время и в любой стране.
Это ваша вторая режиссерская работа. Первая была почти 20 лет назад. Что вас мотивирует к съемкам?
Мотивация всегда одна и та же. Я в то же время был режиссером в театре. Наверное, свой первый фильм «Зимний гость» я снимал как театральный спектакль.
Первоначально я изучал графический дизайн, а в актерскую школу попал только в 25-летнем возрасте. Я сторонник того, чтобы молодые люди не должны были определяться со своим призванием слишком рано. Когда я ставил «Зимнего гостя», то этот фильм казался мне идеальным связующим звеном между моим чувством искусства и актерской подготовкой. Режиссер должен быть очень в себе уверен, чтобы уметь встать перед актерами и сказать «я не знаю», если его о чем-то спрашивают.
Почему вы выбрали такую требовательную тему, как костюмированная историческая драма?
Если вкратце, то вам попадает в руки сценарий, от которого вы не можете оторваться, пока не дочитаете до конца. Это какой-то животный инстинкт. Просто история выбирает вас. Иногда мы тратим жизнь на праздные размышления. И это хорошо – иногда испытать то, что вы и представить не могли, к чему шли инстинктивно. Это происходит с актерами, и, в определенном смысле, и с режиссерами. Когда вы вот так прочтете сценарий, то сразу решаете «Да, я хочу это делать!» или «Нет, только не это!». Можете ли вы знать, хорошо или плохо это написано, если это иногда никак не связано с какими-то раздумьями. Как только из текста начинают подниматься образы, они что-то делают с той инстинктивной частью вашей личности. Но чаще это происходит с актерами, чем с режиссерами.
Трудно ли это – быть режиссером и одновременно играть в фильме?
Это просто ужасно. Шизофренически. Сейчас актеры часто играют в фильмах, в которых являются режиссерами, и даже главные роли. Я совершенно не понимаю, как они это делают. Я в этом фильме исключительно по настоянию продюсера. Я не настолько глуп, чтобы утверждать на роль самого себя. Когда вы одновременно актер и режиссер, то это означает, что вы будете играть бесплатно. К счастью, моего персонажа в фильме не очень много, и он в основном сидит или стоит, и все равно выглядит совсем как режиссер. Жаль, что в XVII веке еще не было кино, Людовику XIV очень понравилось бы быть режиссером.
Количество играющих режиссеров все растет, почему?
А почему бы и нет? Они приходят с какими-то знаниями. И Орсон Уэллс когда-то был продюсером, режиссером и актером. А когда ему не хватало костюмов, он мог в полночь сесть и сделать костюм из простыни. Надо радоваться тому, что у нас есть такие творческие безумцы. Когда-то это получалось у Орсона Уэллса или Вуди Аллена, но почему-то не у кого-то сегодня.
Есть ли какая-то выгода для актера в собственном фильме?
Не обязательно. Было множество великих режиссеров, которые вряд ли могли бы что-то сыграть. Это просто вопрос вашего воображения.
Во время съемок какая сцена была у вас любимая?
Не знаю, какая была любимая, скорее были сцены, после съемки которых я чувствовал облегчение. Когда вы читаете в сценарии, что будет перевернувшаяся карета, то говорите себе – что, мы будем ломать настоящую карету? И сколько их нам потребуется? Однажды ночью я проснулся и вдруг подумал: «Стоп, если у нас есть карета, то должны быть две лошади и кучер. И они не должны перевернуться вместе с каретой, это напугает зрителей». Поэтому вы должны продумать, как лошади убегут, и как кучер выпрыгнет, чтобы публика больше на них не отвлекалась. Когда такая сцена снята, я чувствую облегчение.
Ваш фильм открывал фестиваль, и вы перед показом подчеркивали, что он не исторический. При этом он выглядит очень правдоподобно. Почему вы придаете такое значение слову «исторический»?
Если бы мы хотели быть исторически точны, то в те времена женщина не могла бы иметь такую работу, и Ле Нотру должно быть под 70. Мы просто хотели, чтобы фильм был правдоподобным, а историю мы просто используем.
Садовница Кейт Уинслет вносит в окружение Людовика и в его безупречные планы немного хаоса. С вами происходило что-нибудь подобное во время съемок?
Съемки – это как рынок идей: один что-то предлагает, другой отвергает. Там может быть и хаос, и порядок. И, как в каждом произведении искусства, необходимо все как-то сбалансировать. Я люблю и хаос, и порядок, зависит от того, что нужно в данный момент.
На пресс-конференции перед фестивалем вы высказали сожаление о том, что сейчас мало людей ходит в кино, все предпочитают телевизор или компьютер. Возможно ли остановить эту тенденцию?
Сценаристы сейчас охотнее работают на телевидение, потому что видят там бОльший потенциал. А современные дети не спускают глаз с айфонов. Я видел это вчера на Карловом мосту – вместо того, чтобы смотреть на Прагу, смотрят в камеру и щелкают селфи. Все на противоположных концах. «Вот тут я, а тут ты». И все только об одном. «Вот мое сообщение, вот твое. Теперь я пишу, что пишу тебе. О, а теперь ты пишешь…» Лучше бы посмотрели на эти здания вокруг и поняли, где они находятся. Я думаю, что это ужасно. Люблю то чувство, когда триста человек собрались в кинотеатре, перестали смотреть в телефоны, и вы можете рассказать им историю. Эта энергия всех людей, собравшихся в одном месте – нечто совершенно иное, чем то, когда сидишь дома с папой, мамой и сестрой, у половины звонят телефоны, и фильм можно остановить когда угодно.
Полагаете, это начало конца великих картин?
Я знаю только то, что все больше независимых фильмов переходят на телевидение, и становится все труднее раздобыть денег, чтобы создать что-то для кино. В том же положении даже большие киностудии, где супергерой на супергерое. Это просто факты.
А вас соблазняет мысль снять какой-нибудь телесериал?
Не имею представления. Это возвращает нас к одному из первых ваших вопросов. Я просто читаю сценарий, страница за страницей, и решаю, скажу я да или нет. В «Небольшом беспорядке» со мной заговорил не XVII век, а сама история. Вполне возможно, что мне что-нибудь понравится, а потом выяснится, что это сериал. Если это будет достаточно хорошо, чтобы оторвать зрителей от приготовления кофе и бесконечного заглядывания в телефон, то, возможно, и да. Не знаю.
