Алан Рикман, артист, к которому ярлыки не применимы
Алан Рикман, артист, к которому ярлыки не применимы
Перевод Марии Козловой
Алан Рикман умер в возрасте 69 лет после непродолжительной борьбы с раком.
GQ брал у него интервью в июне 1992 года вскоре после выхода фильмов «Крепкий орешек» и «Робин Гуд, принц воров». Тогда мы говорили, что его разноплановые роли принесут ему всемирную славу. Однако в то время среди британских актеров не было личности более загадочной. Лесли Уайт взяла интервью у артиста, к которому ярлыки не применимы.
Фото Джеральда Фостера
GQ
Пятница, 15 января 2016
Алан Рикман испытывает огромный, порой даже патологический страх перед любыми ограничениями, типажами и ярлыками. «Люди ленивы, — говорит он, имея в виду журналистов, — лишены воображения и не понимают, что возможности человека безграничны (он имеет в виду себя и таких, как он), что он способен быть каким захочет и делать все, что захочет». Его цель – прожить жизнь без ярлыков и называться, по крайней мере, в прессе, просто актером, увлеченно и смиренно служащим пьесе. В этом он твердо убежден.
Мы уважаем его чувства, но все же с извинениями начнем с некоторых ярлыков: Актер, 45 лет. Прекрасно играет изысканных злодеев. Звезда кино поневоле. Политкорректен. Амбициозен. Уверен в себе. Временами серьезен. Человек твердых принципов. Убежден, что мир можно сделать лучше, регулярно одерживая победы в малом.
На съемках голливудского блокбастера "Крепкий орешек" принципы Рикмана стали причиной недешевого однодневного простоя. Это произошло не из-за вспышки гнева или творческого кризиса, а потому что он наотрез отказался швырять Бонни Бенделиа на пол. В роли коварного и искушенного террориста Ханса Грубера, противника палящего без разбору героя Брюса Уиллиса, Рикман по сценарию должен был совершить физическое насилие над актрисой, но посчитал это оскорбительным и неуместным. «На съемочной площадке мы одержали большую победу, избавившись от клише, закравшегося в сценарий», — объясняет Рикман. «Мой герой, как это ни странно, был очень культурным человеком, который не мог так поступить. Да и героиня Бонни, уверенная в себе бизнес-леди, не допустила бы такого обращения. Никто даже не заметил, что в сценарий вкрался штамп: представление о женщине как о вечной жертве. Просто нужно было объяснение, почему ее рубашка расстегнута. Мы поговорили и нашли выход. Ее рубашка была расстегнута, но, по крайней мере, она осталась на ногах».
Рикман во многих отношениях может показаться тем, кого сложно себе представить: артистом, не обремененным эгоизмом. Встречайте актера и феминиста.
Он прямолинеен, но не агрессивен, красив, но едва ли осознает это, и всегда восприимчив к идейному содержанию работы, выведшей его на довольно тихую, но уютную окраину славы. Еще не звезда, но близок к этому. Если бы не его благородные принципы, он продвинулся бы намного дальше на пути к славе и удаче.
Он тщательно изучает сценарии, падающие к его ногам, но уже избегает споров на съемочной площадке и старается договориться об изменениях до того, как даст согласие на участие в проекте.
Его нововведения и импровизации в роли шерифа Ноттингемского в фильме «Робин Гуд: Принц воров» спасли картину. Даже американская пресса и публика на закрытых показах были единодушны, что он с легкостью затмил Кевина Костнера. Работе в кино он предпочитает театр, зачастую сложные, заставляющие думать постановки, а жизнь в западном Лондоне — особняку в Голливуд Хиллс. Но главное — он неизменно отказывается поддерживать имидж звезды пикантными подробностями о своем "истинном я".
Недавно он был до глубины души оскорблен тем, что на Радио Таймс его назвали "чересчур театральным". Свою претензию он высказывает таким мрачным тоном, что прямо таки тянет совершить невообразимое и рассмеяться в голос. Потому что именно "чересчур театральным" он и выглядит для тех, кто не входит в актерскую тусовку.
Алан Рикман сидит в скромной гримерке Театра «Глобус» накануне закрытого показа шоу The Full Wax, моноспектакля Руби Уэкс, поставленного ей самой. Он откинулся на спинку стула, такой очаровательный и осторожный. Его не так-то просто уговорить записать интервью на пленку. Поприветствовав нас вежливым рукопожатием, он представил целый список запретных тем: начиная с его семьи, девушки, таланта играть злодеев, любого аспекта актерского искусства («слишком, слишком сложно объяснять») и заканчивая бытовыми подробностями («обсуждать мою одежду неинтересно»).
Его природная сдержанность в отношении себя на удивление обманчива. Для друзей, особенно для группы молодых британских актрис и близких к театру людей, составляющих круг его общения, вся сущность Рикмана — в его абсолютно ясном видении жизни. Там, где они заходят в тупик, он помогает разобраться. Если им нужен объективный взгляд, он сядет с блокнотом в руке, запишет впечатления и потом за кулисами вынесет свой вердикт. Среди друзей называют Линдси Дункан, с которой они выступали в главных ролях в постановке RSC «Опасные связи», Руби Уэкс, чью автобиографию еврейской тоски он пестовал и шлифовал многие годы и чьи творческие биоритмы он постоянно мониторит, Джульет Стивенсон, с которой он познакомился в Стратфорде, ставил спектакли и играл в незабываемом фильме из серии Screen Two, «Верно, безумно, глубоко».
Дженни Топпер, художественный руководитель Hampstead Theatre, поддержка которой имела для Рикмана решающее значение в начале пути, полагает, что ключ его успеха у женщин - уверенность. «Женщины никогда не могут быть абсолютно уверены в чем-то», — говорит она. «У Алана есть такое природное качество. Он всегда абсолютно уверен в своем мнении, в том, что такое хороший сценарий и хороший театр, и бесконечно предан этим вещам. Я думаю, именно это и привлекает женщин. И я тоже с восторгом задаю себе вопрос: а нет ли в нем крупицы женственности, той мягкости, которую более ожидаешь от женщины, чем от мужчины?»
Топпер вспоминает, как Рикман исследовал для нее сценарии и открыл работу Шерман МакДональд «When I Was A Girl I Used To Scream And Shout» («Когда я была девочкой, я вопила и орала»). «Он просто сказал: «Ты должна это видеть. Возможно, он покажется тебе слишком автобиографичным, но я знаю, что этот сценарий особенный». Именно его взгляд и стал решающим для рождения спектакля, но он никогда никому об этом не говорил».
Преданность Рикмана друзьям имеет глубокие корни. «Просто это люди, с которыми ты на одной волне,» — говорит он. «Люди в Стратфорде, Роял Корт, Буше... Тони Шер, Дэвид Суше, Джонатан Прайс, Линдси Дункан, Джульет Стивенсон, все они, ну вы понимаете...»
Хотя, по мнению Стивенсон, играть любовную сцену с другом совсем не просто. «Я думаю, в «Опасных связях» это создавало между мной и Аланом дистанцию. С другой стороны, наша дружба по-настоящему оправдала себя в «Верно, безумно, глубоко». Мы привнесли в этот фильм свои отношения. В жизни я — настоящая Нина, которая жонглирует сотней шаров одновременно и сводит Алана с ума своей безалаберностью. Он — намного более спокойный, избирательный и уверенный в правильности своего выбора, что тоже иногда бесит. Зато он — мой якорь в жизни».
Актерское искусство появилась в жизни Алана Рикмана довольно поздно. Оно определенно стало спасением для интеллекта столь разностороннего и мощного, что его разочаровала бы любая другая профессия, при помощи которой смышленые ребята из рабочего класса стараются выбиться в люди. Он давно распрощался с таким понятием, как класс. Высокая культура - его родной дом, и он не ощущает неотступного страха, что театр вообще, не говоря уже о классике, — не для таких, как он. Он играл Обадию Слоупа в телеверсии «Барчестерских хроник», Анджело в пьесе «Мера за меру», главную роль демона в «Мефисто», актера на грани нервного срыва в спектакле японского режиссера Юкио Нинагавы «Танго в конце зимы», и каждый раз выглядел непринужденно и уверенно.
«Алан часто сердился на меня в театре Буш,» — вспоминает Топпер. «Я выбираю актера на роль и спрашиваю его мнения. «Конечно, он справится, — отвечает Рикман.
Он же актер, разве нет?» Он серьезно полагает, что любой актер способен сыграть любую роль.
Следующая работа Рикмана в театре — Гамлет, роль, о которой «даже думать слишком поздно», как он говорил уже задолго до этого. Но ведь спектакль Riverside Studios будет ставить грузинский режиссер Роберт Стуруа, и Рикман передумал. «Если, конечно, он сюда доберется… Его театр — единственное здание, оставшееся стоять на улице».
Причисляя себя к архетипичным Рыбам («мне абсолютно понятен символ двух рыб, плывущих в противоположных направлениях»), Рикман, тем не менее, всячески подчеркивает свою неразрывную связь с реальным миром.
Мы встретились накануне выборов, а днем ранее он выступал в предвыборой трансляции лейбористской партии вместе с другими знаменитостями, включая Стивенсон и Шер. Он участвовал в предвыборной агитации вместе с Римой Хортон, спутницей жизни на протяжении более 20 лет и будущим кандидатом в парламент от лейбористской партии на безопасные места тори от Челси. Хортон, советник лейбористской партии и преподаватель экономики, в их отношениях выполняет функцию разума. «Алан — наиболее яркий из них,» — комментирует один из друзей. «Зная только его одного, можно подумать, что он очень умен, однако в паре он олицетворяет интуицию, а она — разум. Именно она задает интеллектуальный ритм».
На вопрос о его политических взглядах Рикман легко разражается тирадой о состоянии нации и обвинениями в адрес «суки Тэтчер», скорбит о конце GLC и восхваляет «ту милую пару Нила и Гленис». У сложного человека, который обычно не опускается до клише, такое шаблонное выражение политической позиции скорее удивляет. Рикмана невозможно заподозрить в политической неискренности, но его обличительная речь кажется чересчур эмоциональной, а ее накал — более уместным на сцене, чем в приватной беседе. Внезапно его привычная неспешность и наполовину законченные предложения сменяются потоком идеально выверенных фраз. Текст, который он никогда не учил, произносится так, что кажется, будто смотришь спектакль слишком близко к сцене. «Прошедшие двенадцать лет были настоящим кошмаром этой страны» — провозглашает он.
Даже несмотря на их благосклонность к карьере Алана Рикмана? Он хмурит брови и напрягается.
«Быть успешным не значит (упаси Бог) забыть о том, что приходится переживать простым людям. Я все еще страдаю, потому что, выходя из дома, чую низкое качество жизни, эти пустые траты, это отсутствие творческого подхода, этот ужасающий эгоизм. Что касается «зарабатывать много денег», то я как раз собирался играть Гамлета за 150 фунтов в неделю, а в шоу Руби Уэкс мне вообще не платят. Я получил роль в «Крепком орешке», потому что был дешев. Уиллису платили 7 миллионов долларов, и надо было найти того, кому можно не платить ничего. Эта ситуация изменилась, но не сразу». Он резко останавливается, как будто пытаясь вспомнить что-то важное. «Вообще абсурдно говорить о таком, если вспомнить, на что приходится жить безработному с пятью детьми и пособием на оплату жилья».
Факты из детства, хоть он и не любит углубляться в эту тему, объясняют его более поздние пристрастия и успехи. Он родился в ирландско-валлийской семье вторым из четверых детей. Его отец, художник и декоратор, умер, когда Рикману было всего восемь лет. Денег всегда не хватало. «Я с рождения был членом лейбористской партии,» — говорит он не вполне серьезно (он стал членом партии пять лет назад). «Каждый раз во время выборов в наших окнах вывешивались желто-красные плакаты».
Учителя школы Латимер в западном Лондоне поддержали его желание учиться графическому дизайну в школе искусств Челси. Он отправился на Кинг-роуд в 1968 году. Там были Bazaar Мэри Куант, однокурсницы, рисовавшей только под действием LSD, проходило множество сидячих забастовок, а одна девушка с факультета графики ездила по Кинг-роуд на велосипеде в костюме монахини. Не имея ни денег на наркотики, ни вкуса к сцене, вечно удивленный Рикман жил дома и «проводил дни в размышлениях, что же все-таки происходит». Именно здесь ленивый студент познакомился с Римой Хортон, и с этого момента его желание играть на сцене оформилось окончательно. «Часть меня всегда хотела, чтобы преподаватели живописи пришли на факультет графического дизайна и открыли во мне великого живописца,» — признается он. «Но я так и не смог это устроить. Наверное, потому что другая часть меня всегда хотела играть на сцене».
Его неудовлетворенность ускорила процесс. Через год он ушел и основал с друзьями дизайнерскую фирму «Граффити». Они сняли студию на Бервик Стрит в Сохо за 10 фунтов в неделю. Там не было компьютеров и лежало множество летрасетов. Однако Рикмана не интересовало ничего, кроме актерской игры. Он ушел и поступил ассистентом режиссера в маленький театр Basement Theatre Company. Затем он принял решение поступать в RADA. «Время шло, я становился старше и однажды подумал: если ты действительно этого хочешь, то нужно решиться и сделать». В результате прослушивания, где он помимо прочего читал монолог из «Ричарда III», 26-летний Рикманн не просто был зачислен в RADA, но и получил стипендию и пропуск в лучшие годы своей жизни. «Мое тело наконец-то испытало облегчение, оказавшись в нужном месте,» — говорит он. «Я был дома».
Во время учебы в RADA Рикман работал костюмером у Найджела Хоторна и Джона Осборна в пьесе «К западу от Суэца». Он приносил чистые рубашки, заваривал чай, застегивал запонки, после утреннего спектакля бегал за рыбой с картошкой фри для Джилл Беннетт. Также он каждый вечер смотрел на игру Ральфа Ричардсона из-за кулис. «Это был бесстрашный человек, который никогда не лгал,» — говорит Рикман. «И он был всегда сосредоточен. У актера есть выбор: открыться или замаскироваться, спрятаться или выставлять все напоказ». Он начинает нервно ерзать в кресле. «Но я не люблю говорить об актерской игре».
«Я много работаю, но постоянно чувствую, что опять «пролетел».
Когда его спрашивают о кумирах, он неизменно отвечает: «Фред Астер с его невероятной дисциплиной, трудолюбием и кровоточащими ногами, чей танец выглядит так, как будто это ничего не стоит». Сам Рикман на работе соблюдает жесткую дисциплину. «Как странно: я много работаю, но постоянно упираюсь в свою ограниченность. Никогда не ощущал ничего кроме «ну вот, опять я в пролете». На живом представлении всегда есть три составляющие: пьеса, актер и зрители, три живых существа, и результат всегда непредсказуем...
Хотя Рикман и тяготел к RSC, первый год в Стратфорде принес ему смущение, подавленость и неудовлетворенность. Тогда он делился с кем-то, что ушел из RSC, чтобы научиться разговаривать с коллегами, а не орать на них. Сейчас он относится к этому более философски. «Думаю, нужно обладать невероятной выносливостью, чтобы играть в Стратфорде, потому что давление на большие театры очень велико, от них из сезона в сезон требуется доказывать свой уровень. Придешь туда пламенным идеалистом, как я, — и неизбежно разочаруешься».
Он снимал дом вместе с Руби Уэкс, спорил с ней по поводу того, насколько сильно включать отопление, поддерживал ее в стремлении писать, вел полуночные беседы об актерской профессии и ее цели. «Его всегда побаивались,» — говорит Джульет Стивенсон, которая уже год проработала в RSC, когда появился Рикман. «Мы познакомились, когда я и Руби играли в "Буре" Первую и Вторую тень, с пластиковыми мешками на головах. Я вообще его боялась, но он был очень добр и "подцепил" меня, но не в сексуальном смысле. Он имел природный дар сплачивать и воодушевлять. В конце коцов мы вместе оказались в постановке «Антоний и Клеопатра» Питера Брука, при дворе Гленды Джексон. Можно сказать, что мы до сих пор там, так как являемся активными членами лейбористской партии».
Возвращение в RSC в 1985 году стало для него более удачным и принесло славу, фанфары и полное опустошение. Для актера, который «каждый раз, выходя на сцену, с трудом прокладывает путь к своему персонажу», опыт исполнения роли циничного виконта де Вальмона в «Опасных связях» на протяжении двух лет вовсе не был благотворным. «Играя такую роль, ты реально соприкасаешься со злом, заглядываешь в бездну и обнаруживаешь очень темные стороны собственной души. Вальмон - один из самых сложных, саморазрушительных образов, которые ты хотел бы или, скорее, не хотел бы сыграть. Играя такого человека два с половиной часа восемь раз в неделю в течение двух лет, ты оказываешься почти на краю. Никогда больше. Никогда, никогда больше. В конце я уже подумывал о санатории или смене профессии».
А получил «Крепкий орешек»: «Это был прекрасный, огромный подарок: всего восемь строк раз в два дня и море лос-анджелесского солнца. Это было похоже на стакан ледяной воды после скитаний по пустыне».
То, что Рикман не был включен в список номинантов на премию за «Опасные связи» RSC и что роль Вальмона в фильме Стивена Фрирза была отдана Джону Малковичу, вызвало у него депрессию и неуверенность в себе. Один из поклонников вспоминает: «В тот сложный период он ушел в себя, стал задумчивым, но не говорил ни слова. Его было ужасно жаль».
Но Алан Рикман предпочитает смотреть вперед. Его следующий фильм «Боб Робертс» с Тимом Роббинсом — история американского поп-певца правого толка, который участвует в выборах в Сенат. Рикман играет руководителя избирательной кампании. Еще одна роль с политическим уклоном.
«Послушай, — говорит он, — если твоя пьеса или фильм пропагандирует, что «прав тот, кто сильнее», ты укрепляешь предрассудки, и я определенно не хотел бы принимать в этом участия».
Как говорит друг Рикмана Стивен Дэвис, Алан Рикман всегда знает свой текст. «Он актер до мозга костей».
Первоначально опубликовано в июльском издании 1992 года британского GQ.
Даже несмотря на их благосклонность к карьере Алана Рикмана? Он хмурит брови и напрягается.
