В 1994 году, я, одиннадцатилетний идиот, вошёл в комнату для репетиций в театре Old Athenaeum в Глазго и был приветствован Шерифом Ноттинггемским, чей голос заставил комнату дрожать от восторга. Мы сели, и начались мои пробы – чтение диалогов с листа и это было так невероятно гениально, что всё, что мне надо было делать – это просто читать текст.
Роль я не получил.
Я был слишком юн.
Однако я получил длинное письмо, написанное от руки, Джойсом Неттлзом, режиссёром по подбору актёров, в котором он благодарил меня за участие в пробах и выражал сожаление, что у нас ничего не вышло. Это был единственный раз, когда произошло что-то подобное. Я думаю, что Алан приложил к этому свою руку.
Через два года он вернулся, будучи в поисках актёров на те же роли в киноверсии одноимённой пьесы. Тогда я был уже не настолько юн, и зимой 1996 года я провёл два месяца (не в школе!) в красивом восточном Ньюке в Файфе, в Шотландии, снимаясь в фильме, срежиссированным Аланом Рикманом по сценарию Шарман МакДональд, с Эммой Томпсон в одной из ролей, с Шеймусом МакГарви в операторском кресле и тд, работая с всевозможными гениальными людьми, некоторые из которых являются мне близкими друзьями и порой – коллегами до сегодняшнего дня. Мне просто невероятно, до тошноты, повезло.
Когда я закончил школу и захотел попробовать зарабатывать этим на жизнь, Алан устроил мне встречу со своим агентом.
Первая роль, которую мне заполучил тот агент, была роль в «Гарри Поттере».
Когда я прибыл на студии в Ливсдене в первый раз и впервые встретился с Дэвидом Хейманом, он сказал мне, что только что разговаривал с Аланом по телефону, и он рассказывал, какой я замечательный, и что он, Дэвид, был бы безумцем, если бы не взял меня на работу. Он меня нанял.
Когда мы добрались до съёмочной площадки, (О та съёмочная площадка! Этот чёртов великолепный мир из воображения Джо Роулинг, превращенный в нечто настоящее, чтобы мы могли ходить по нему, и трогать его, и быть частью его представления целому миру.) Алан познакомил меня практически с каждым великим британским актёром, о котором я когда-либо слышал. Он говорил им: «Это мой мальчик.»
Когда я сказал ему, как сильно мне понравилась постановка «Частных жизней» с ним и Линдси Дункан, он пригласил меня и моего лучшего друга в Нью-Йорк к себе на выходные, чтобы снова увидеть эту пьесу. Он купил нам билеты на каждый вечер, он катался с нами на лодке, он показывал нам Большое Яблоко.
Когда мой друг Донни написал пьесу, в которой он видел меня в одной из ролей, я отправил её Алану, надеясь получить какой-нибудь совет, где бы мы могли её поставить. Он получил её, когда садился в самолёт. Когда он приземлился, он написал мне на электронку, что он прочитал её целиком и ему понравилось, а двумя днями спустя мы получили печатную копию пьесы с горами предложенных поправок и мыслей, написанных его почерком на полях и письмо на двух страницах, полное похвалы Донни и советов, кому можно эту пьесу предложить.
Он сделал то же самое для четырёх последовавших черновиков.
Это. Никогда. Не. Прекращалось. За двадцать лет нашего с ним знакомства, Алан всё время был таким. Он мог быть на безумном пресс-туре на другом конце земли, он мог только что закончить играть в бродвейском шоу и готовиться к началу съёмок фильма – с парой других параллельных проектов, где он был актёром, режиссёром, сценаристом, членом попечительского совета, ментором, бормочущим на заднем плане – но если мне было что-то нужно, он был готов потратить своё время на то, чтобы помочь мне.
И, на удивление, я знаю, по крайней мере, дюжину людей, у которых были схожие отношения с Аланом. Он был нашим крёстным феем. Он был шёпотом в ушах в нужный момент. Он был ободряющим посланием, всегда вовремя чувствуя, что нам нужнее всего. Он был новыми крупными снимками или ковровыми дорожками или дорожными деньгами в трудные времена. Как он находил для этого время, не говоря уже о силах – остается для меня загадкой. Он был самым щедрым, мудрым, поддерживающим, талантливым, харизматичным, сопереживающим человеком, которого я знал.
Последний раз я видел Алана после того, (что было неведомо мне) как он провел десять дней в больнице. Он вышел оттуда тем утром и… сдержал своё обещание о нашей встрече в театре. Странным образом, я рад тому пугающему событию, так как оно заставило меня осознать, что даже он – смертный человек, из плоти и крови, и определенного возраста, и что он не всегда будет здесь. Тем вечером, когда мы расстались, я обнял его, и сказал, что люблю его, и сейчас я этому очень рад.
В понедельник утром я начинаю репетиции новой пьесы. Это будет первый раз с тринадцати лет, когда я подписываюсь на проект без возможности попросить совета и поддержки у Алана, и я до смерти напуган. Я могу только надеяться, что достаточно перенял от него, и смогу двигаться дальше. Я, если честно, не уверен.
Спокойной ночи, Алан. Я буду скучать по тебе каждый день.